В 1913 году московская сыскная полиция на международном съезде криминалистов в Швейцарии была признана лучшей в мире по раскрываемости преступлений. Жаль, что сегодня подобные номинации в оценке работы правоохранителей отсутствуют. Кто знает, может быть, наши сыщики снова были бы в числе лучших…

Возглавлял московских сыщиков в первое десятилетие минувшего века Аркадий Кошко. Всего за пять лет службы в этой должности генерал добился феноменальных результатов. На счету его подчиненных сотни раскрытых убийств, бандитских налетов, афер высшей категории, причем не только в Первопрестольной, но и в других городах. Жулики и грабители всех мастей при одном упоминании этого имени истово крестились: «Пронеси, Господи!». Генерал понимал, что на сыскной полиции лежит обязанность не только раскрывать уже совершенные преступления, но по возможности предупреждать их. И для этого он и создал сеть агентов. Характерно, он сам порой переодевался в лохмотья, гримировался, бродил по притонам, заводил сомнительные знакомства.
Примечательно, что в сыскной полиции был собственный гример и обширнейший гардероб для сыщиков, что называется, на все случаи жизни. При каждом полицейском участке в городе состоял надзиратель сыскной полиции, имевший под своим началом трех-четырех постоянных агентов, и целую сеть агентов-осведомителей. Это могли быть извозчики и телефонистки, горничные и приказчики... Дворники вообще находились в двойном подчинении: у домовладельца и полицейского пристава. Нередко в полицию обращались, так называемые агенты-любители. Дело обычное: случалось воры, не могли поделить добычу, и бежали в полицию, жаловались с доносом, или какой-нибудь скупщик краденого, у которого был «зуб» на коллегу, являлся в полицию и со смаком сдавал конкурента. Бывало, что люди, желая заработать пятерку, десятку, а то и четвертной (сообразно ценности сведений), приходили и предлагали ценную информацию. Каждый участковый надзиратель, прослужив несколько в своем участке, с помощью постоянных агентов и многочисленных осведомителей имел возможность самым подробным образом изучить и территорию, и состав ее населения.
Обычно всякий переулок, всякий дом, чуть ли не каждая квартира были ему известны, что, конечно, значительно облегчало дело розыска. И, кроме того, три-четыре раза в год устраивались облавы. «Технически организовать облаву было нетрудно, - писал генерал Кошко, — так как силы сыскной и наружной полиции Москвы были для этого достаточны. Сложность этого способа борьбы заключалась в том, что приходилось соблюдать строжайшую тайну о дне и часе облавы не только от своих служащих, но и от чинов наружной полиции, между тем как в «экспедиции» принимало участие более тысячи человек. Дней за десять, иногда за восемь, а то и за пять до больших праздников я приказывал моим надзирателям, чиновникам и агентам собраться в полиции часам к семи вечера якобы для ознакомления с каким-либо новым циркуляром или для получения от меня общих указаний по очередному сложному делу. Когда люди были собраны, им объявлялось, что сегодня ночью облава. После этого никто из них уже не только не выпускался из помещения, им строжайше запрещалось даже разговаривать по телефону. В состоянии «арестованных» они пребывали до ночи, то есть до самого начала действий». Кошко опередил свое время. Благодаря ему, и таким, как он, профессионалам даже во время Первой мировой войны в марте 1916 года в Москве произошло всего три убийства и покушения на убийство. А в апреле — одно и ни одного вооруженного грабежа. Но сменилась власть, и все пошло прахом. Распахнулись двери тюрем, и кривая преступности в городе резко пошла в гору. После Февральской революции за два весенних месяца произошло 32 убийства и покушения на убийство. За год до смерти Ленина в Москве гибли от рук убийц 43 человека в месяц.
Полиция России и в те времена активно боролась со взяточниками и нарушителями дисциплины в своих рядах. Кого-то увольняли, кого-то... пороли розгами. Несмотря на то, что телесные наказания в России отменены были еще в 1861 году вместе с крепостным правом, в полиции розги применялись весьма широко. В зависимости от проступка виновный получал в присутствии всей команды от 50 до 100 и больше ударов. Так, в архиве Сущевской части, где ныне располагается музей, сохранились записи о наказаниях: «...городового вице-унтер-офицера Егорова за пьянство и буйство во время несения постовой службы посадить на хлеб и воду на две недели, пожарного служителя Коноплева за небрежное и жестокое обращение с лошадью и оскорбление унтер-офицера — наказать 140 ударами розог».
Иногда провинившегося полицейского отправляли в холодный карцер...
Требования к полицейским были в те годы очень высоки, о чем свидетельствует выдержка из приказа обер-полицмейстера Н. Арапова: «Проходя в районе 4-го квартала Тверской части, я усмотрел, что тротуары находятся в самом неудовлетворительном состоянии, покрытые льдом и не посыпанные песком. Относя этот беспорядок к беспечности местных чинов полиции, я сделал приставу Тверской части полковнику Дзюбенко-Козеровскому выговор, а надзирателю 4-го квартала этой части Колюжному арест на гауптвахте. Старшего же городового унтерофицера означенного квартала Романа Чепурного приказываю приставу арестовать в карцере на одни сутки». Платили полицейским чинам не в пример больше, чем нынешним милиционерам. Оклад городового — самого низшего чина в полиции (их на Москву приходилось 1400 человек) — равнялся 20 рублям в месяц, а с доплатами выходило около 40 рублей. Оклад полицейского надзирателя составлял почти 70 рублей. А теперь сравнивайте: один фунт ситного хлеба стоил тогда три копейки, столько же — литр красного вина, мяса — 30 копеек. Вот почему высоки были требования к стражам порядка. Им предписывалось «быть всегда честным, трезвым, рачительным, чисто по форме одетым, заботиться о добром имени и честя своего звания. С обывателями быть вежливым, но при требованиях об исполнении закона и полицейских распоряжений быть настойчивым, твердым. Слабых и бедных не обижать, а сильным и богатым не потворствовать».
Хотя этим обязанностям пол тора века, но как они актуальны сегодня! Например, по поводу взяток говорилось, что они «ослепляют глаза и развращают ум, сердце, устам же налагают узду». В царской России от стражей порядка требовались обширные знания и безусловная трезвость. Предписания, которыми руководствовалась полиция царской России 100—200 лет назад, несмотря на несколько старомодный стиль изложения, звучат абсолютно современно. Вот выдержки из некоторых.
«Приучите обывателей видеть в полиции не только орудие, смиряющее преступление, но и покровительствующее от преступлений и охраняющее их собственность, тогда полиция будет вместе и строга, и всеми уважаемa». Это строки документа, подписанного самим императором Александром Вторым.
А вот отрывок из пособия для будущих городовых: «В редкой деятельности приходится так непосредственно, так осязательно проявлять любовь к человеку, как в полицейской. Плачет ли слабое, беспомощное дитя, брошенное злосчастной матерью, заблудился ли путник, застигнутый бурей, бродит ли поврежденный в уме, готовый бессознательно сделать какую-либо беду себе и другим; полиция, едва только узнает об этих несчастных, принимает их под свое покровительство».
Каждый городовой должен был знать порядок зажигания фонарей и езды по улицам, ремонта домов и вывоза нечистот, «забора нищих» и перевозки мяса, правила наблюдения за порядком на улице, за газетчиками и разносчиками, за питейными заведениями и публичными домами... Его учили, как действовать на пожаре и при наводнении, «если заметит человека, выходящего из какого-нибудь дома с узлом в ночное время», «если в квартире кто-либо повесится», «если на посту его появится бешеная собака и кому-нибудь причинит покусы». А вот дом станового пристава должен быть «доступен каждому во всякое время, как прибежище на случай опасности или нужды. Пристав должен быть готов выслушать терпеливо жалобы, прошения, объяснения и донесения до охранения силы закона или общего спокойствия относящиеся, а равно и для оказания защиты всем и каждому против обид и насилий...»
Но особое внимание в царской России уделялось уголовному розыску. Архивы тех лет свидетельствуют: сыщикам должны были привлекать на службу не всякий сброд, а «цвет полицейской силы, обладающий возможно большими познаниями до энциклопедичности». Примечательно, что в курсе сыскного дела была тема «Отношение к прессе», которое, как подчеркивалось, должно быть доброжелательным. Только в этом случае сыщиков ждут уважение, всесторонняя поддержка и помощь со стороны населения. Была и самокритика. Сетуя на то, что слово «сыщик» стало бранным, авторы курса отмечали, что «невежественностью, противозаконными приемами и злоупотреблениями в сыскных действиях органы сыска давали подтверждение обществу к таким ошибочным заключениям».
МВД в «Инструкции чинам сыскных отделений» указало, что работник уголовного розыска должен быть «честен, безусловно, правдив, вести жизнь нравственную, трезвую и ни в чем не зазорную, исполнять свои обязанности ревностно, высказывать на службе терпение, рассудительность, мужество и решительность».
Сотрудников полиции честно предупреждали: «Нигде нельзя так легко потерять место и остаться с семьей без куска хлеба, как в полиции. И в то же время ни в какой другой должности не приходится испытывать столько тревог, волнений и отступлений от правильного образа жизни, отражающихся на состоянии здоровья и делающих человека не способного к труду после 10—15 лет службы». Отсюда вытекали и требования к кандидатам на полицейские должности: полное физическое здоровье, безусловная трезвость, сдержанность, честность, умение хранить честь и профессиональное достоинство, наблюдательность, быстрая сообразительность, неуемная энергия. Не всякий видный собой мужчина мог облачиться в форму и заступить на пост. В основном в городовые принимали уволенных в запас солдат и унтер-офицеров — физически крепких, умевших читать и писать по-русски. Последнее обстоятельство в то время имело большое значение, так как 60—70% рядового состава армии были неграмотными. В 1913 году, готовя реформу полиции, МВД подтвердило это требование: городовой, который не может написать протокол, — явление абсурдное. Иначе как же он тогда сможет выполнять свои служебные обязанности? Среди претендентов предпочтение оказывалось женатым — они лучше относились к исполнению своих обязанностей. К слову, им строго запрещалось «входить в форме без служебной надобности в питейные и трактирные заведения», а также «принимать от обывателей какие бы то ни было подарки деньгами или вещами». И даже «не допускать постилки соломы у домов, где есть больные, без разрешения, и наблюдать за смачиванием ее».
В январе 1906 года московскую полицию возглавил генерал-майор Рейнбот. Его сняли через год. По версии следствия, в Москве была создана целая система вымогательств, которую возглавлял сам генерал Рейнбот. Например, он громогласно объявил о ликвидации в городе «домов свиданий», но прекратил преследования, когда содержатели этих заведений внесли в благотворительный фонд полиции 10 тысяч рублей. То же самое происходило с организаторами клубов, где велись запрещенные законом азартные игры, — стоило дать деньги «на благотворительность», как полиция переставала их беспокоить. Все это могло закончиться сибирской ссылкой... Но Рейнбот и его бывший помощник полковник Короткий услышали такой приговор суда: «Лишив всех особых прав и преимуществ, заключить в исправительное арестантское отделение на 1 год, но предварительно представить на всемилостивейшее Государя императора воззрение на предмет смягчения приговора заменой исключением из службы». Что и было сделано. К слову, прибывшие из Петербурга ревизоры докопались, что некоторые из них хранили на банковских счетах десятки тысяч рублей, а один собрал более ста тысяч! Начальство ценило подчиненных и не знало об их второй жизни. «Пристав Арефьев — опытен, обывателями любим, но не всегда достаточно распорядителен и энергичен» (из аттестации). На деле — «брал» шелком и часами «Омега», мужскими статскими галстуками и фруктами, да чем угодно». «Пристав Воронец — опытен, довольно распорядителен, добрый начальник» (продавал конфискованные револьверы). Городовые, стоявшие у Брестского (ныне — Белорусского) вокзала, брали с легковых извозчиков по два рубля в месяц за право стоянки. Деньги эти они отрабатывали. Рвение городовых доходило до того, что они иногда снимали пассажиров с «чужого» извозчика и пересаживали на «своего». Жалобы обиженных «лихачей» достигли ушей начальства, и после выяснения всех обстоятельств наказание было определено быстро и справедливо: изобличенных городовых привлекли к уголовной ответственности. Околоточному надзирателю понизили жалованье на два разряда и перевели на другой участок, а пристава Пресненской части уволили из «органов». Наказанные не жаловались. Существовала и система «праздничных подношений», которые взяткой не считались. И начальством это «глубоко укоренившимся в Москве злом», с которым волей-неволей приходилось мириться. Но время от времени проходили показательные процессы. В 1910 году пристава 2-го участка Хамовнической части Бояновского судили за то, что на Пасху и Рождество принимал подношения от владельцев ресторанов, трактиров и торговых заведений — в общей сложности 600 рублей. «Сам никогда не просил, — в один голос утверждали свидетели. — Давали по традиции, как наши отцы давали, и как после нас будут давать...» Приговор для убеленного сединами подполковника, отдавшего службе в полиции 34 года, был мягким: «Взыскание в размере 10 рублей с заменой арестом на гауптвахте на 1 день», но и это означало для честного служаки полный крах — увольнение из полиции без права на пенсию.