Сколько бы времени не прошло, образ Жеглова, гениально сыгранного Высоцким, наверное, всегда будет олицетворять наш уголовный розыск. Такова уж великая сила искусства. Однако в жизни все несколько иначе.
Олега Васильевича Бобылева в Жуковском знали все. Личность уникальная и по-своему легендарная, он больше смахивает на английского денди, чем на сыщика. Высокий, статный, обходительный, всегда безукоризненно — с иголочки–одетый. И немножко из–за своей короткой стрижки — похожий на доброго ежика... Даже тем, кто давно знал Бобылева, с большим трудом верилось, что этот человек долгие годы занимал должность начальника отдела уголовного розыска (ОУР) Жуковского ОВД. И в то, что на своем веку он бывал в таких сложнейших ситуациях, с таким блеском «разводил» матерых негодяев и раскрыл столько тяжких преступлений, что об этом можно написать ни одну книгу и снять десяток сериалов.
Спортсмен, юрист, актер, психолог, исповедник, воспитатель... Все это — он, Олег Васильевич Бобылев. Человек пронзительнейшего ума. И — тонко чувствующей души. Виртуоз в розыскном деле. Сыщик с высокой буквы.
Почти полтора года назад в звании подполковника он был направлен на повышение — в Москву, в Департамент уголовного розыска. Другими словами — сыщиком быть совсем не перестал...
Наша встреча с Олегом Васильевичем состоялась между двумя его профессиональными праздниками — предстоящим в скором времени Дня милиции и еще не совсем «остывшим», памятным — Днем уголовного розыска.

— Сотрудник уголовного розыска. Сыщик. Что это? Профессия? Призвание? Состояние души?
(Олег Васильевич на миг задумывается.)
— И то, и другое, и третье. Профессионализм сыщик обретает путем обучения. Без знаний, получаемых в системе образования МВД, конечно, никуда. Насчет призвания. В последние годы сложилось такое общественное мнение, будто бы новые люди идут работать в розыск лишь только для того, чтобы, пользуясь служебным положением, путем незаконных действий «поднимать» большие деньги. На самом деле это далеко не так. Чтобы работать в розыске, обязательно нужно желание. Без желания «раскручивать» тяжкие преступления человек просто не сможет быть сыщиком. На моих глазах не раз было: люди приходили в нашу службу просто из-за того, что это круто, это красиво, это как в кино — вперед с «ксивой» и пистолетом, «стоять-бояться, уголовный розыск!» и т. д. Такие, как правило, не выдерживали, уходили в другие подразделения — и, может быть, там находили себя… Очень сложно перечислить список тех качеств, что нужно иметь для работы в розыске, но без призвания уж точно — никуда.
— Ну а состояние души?..
— Будучи начальником Жуковского ОУРа, я всегда своим ребятам говорил: «Сыщик — тот же актер». Если не умеешь играть, очень сложно справиться с бывалыми — очень изворотливыми преступниками. Которые, в свою очередь, тоже актеры... Актерскому мастерству нельзя научить — даже в самых высших учебных заведениях. Оно либо есть, либо нет. Это — про состояние души. В общем, работа в уголовном розыске — далеко не из тех, что можно выполнять обыденно, — выполнять, не отдавая себя целиком. Без души работать в нашем деле невозможно.
— Однажды вы мне сказали: «Ментами не рождаются». Вы имели в виду, что ментом можно стать. А вот перестать им быть? Вообще — «бывшие» бывают?
— Менты как таковые — да, бывают. А сотрудники розыска — пожалуй, нет. Есть такое неофициальное понятие — чувство обостренной справедливости. На протяжении всей своей профессиональной жизни я много раз встречался с ветеранами уголовного розыска и могу точно сказать: у всех из них оно присутствует практически до самого конца. Да, оно меняет форму, да, переносится в другие сферы жизни... Но никогда не покидает насовсем.
— Как Бобылев отдыхает от работы?
— Очень люблю с женой выезжать на дачу. Или на природу. Да куда угодно. Главное — чтобы была возможность отключиться от повседневности.
— Мобильный телефон в выходные отключаете?
— Не имею права этого делать — потому что всегда могут вызвать с работы. В субботу и воскресенье ставлю аппарат в беззвучный режим и периодически смотрю входящие звонки. Я — обыкновенный человек. Совершенно такой же, как и все остальные люди. У меня тоже есть и, что называется, минуты слабости, и просто часы отдыха с семьей. Мы, сыщики, так же, как и все люди, отдыхаем. Работа — это работа. А семья — это семья.
— А мозг отключить удается? Или на уровне подсознания нечто «тикает» всегда?
— Что и говорить, напряжение всегда имеет место. Чисто профессиональное. И с годами оно не убывает, а только растет. Видимо, это тоже к вопросу о чувстве обостренной справедливости.
— Это напряжение... Изматывает очень?
— Да я, наверное, к нему уже привык, его уже не замечаю. И, может быть, именно поэтому все чаще и чаще с ужасом думаю о том, что однажды мне скажут: «Все, Олег Васильевич. Мы в вас больше не нуждаемся...». Мне почему-то кажется, что это напряжение всплывет и станет невыносимым именно тогда, когда наступит это час.

Чувствовать боль другого человека необходимо. Профессия у нас такая. ...если бы я не пропускал чужую боль сквозь собственную душу, то, наверное, никогда бы не смог стать тем, кто есть сейчас.

— Если бы вдруг пришла нужда из органов уйти, куда пошли бы?
— Туда, где больше платят. К сожалению... И это — не моя гражданская позиция. Это диктует наша нынешняя жизнь. Если бы вдруг завтра пришлось уйти, пошел бы в любую — естественно, не криминальную — организацию, в которой за мою работу мне платили бы достойно. Чтобы я мог обеспечить свою семью. Ну и еще свою безбедную старость. (Улыбается.) Потому что, глядя на пожилых иностранцев, я, в конце-то концов, тоже хочу когда-нибудь спокойно поездить по свету.
— И каким же могло бы быть это гипотетическое дело?
— Скорее всего — так или иначе связанная с дальнейшим обучением выпускников гуманитарных вузов. А заниматься на пенсии чем-то из того, что умею... Идти, как в юности, токарем? Несерьезно. Водить теплоходы? Тоже не смешно. А те же самые охранные структуры — не мое. Проверено. (Улыбается.)
— Если взять деятельность сыщика за сто процентов, какой в ней займет спорт?
— Если говорить обо мне лично, это примерно процентов восемьдесят. Подтягиванье, бег, борьба, стрельба...
— А спорт — в смысле интерес? В смысле — «он или я»?..
— А вот здесь, я думаю, все сто. Потому что иначе и быть не может. Ведь порой встреча с преступником может стоить жизни. И, если не я — значит, он... А как я могу проиграть?!.
— Ваш переход в Центральный аппарат МВД. Жизнь разделилась на «до» и на «после» — так, по большому счету?
— Центральный аппарат — это очередная ступень. И в профессии, и в жизни. В некотором смысле мое повышение можно сравнить с той ситуацией, когда человеку необходимо подняться на гору. А сверху всегда ведь видно больше, чем снизу. Получив возможность смотреть на определенные вещи свысока–свысока не в том смысле, что, как в народе говорят, «поднялся», а в том, что просто-напросто обязывает должность, — я могу сравнивать земельную работу оперуполномоченных в Подмосковье с деятельностью оперов, допустим, той же Сибири.
— Ваша рабочая жизнь теперь — исключительно кабинетная. Как она вам?
— С одной стороны, очень скучаю по той, прежней — земельной. Не раз очень хотелось на все плюнуть и вернуться. Не сделал этого потому, что анализ работы сотрудников розыска, совершаемых преступлений и т. д. — вид деятельности для меня новый. И пока я его не освою, не изучу предельно глубоко, я не хочу возвращаться на «землю».
— Опять же — спорт?..
— Многие годы проработав в жуковском угро, я думал, что профессию сыщика изучил абсолютно. Теперь понимаю, что это далеко не так. И что предел — это совсем не земельный опер, а гораздо, гораздо выше. В настоящее время я читаю совершенно новую для меня спецлитературу, общаюсь со старшими товарищами, имеющими несравненно больший стаж работы в центральном аппарате МВД, и проч. В общем, набираюсь и опыта, и ума. (Улыбается.)
— Неужели есть сыщики умнее Бобылева?!.
— Еще как есть. Причем умнее намного. Конечно, неизвестно, как сложится дальнейшая жизнь, но, может быть, в один прекрасный день, когда я пойму, что — все, что достиг в новом деле своего потолка, я подумаю о возвращении — уже с багажом новых знаний. Подумаю о том, как с их помощью усовершенствовать работу внутренних органов отдельно взятого населенного пункта.
— И каким же с наибольшей степенью вероятности будет этот самый пункт? Уж не город ли Жуковский?
— Конечно, Жуковский. Это ведь родной город. (При этом сам Бобылев живет в Раменском. — Авт.) Я знаю в нем очень многих. И очень многие в нем знают меня.
—Что в вашем — розыскном деле самое сложное?
— То, что людские драмы и трагедии нужно пропускать через себя.
— А это обязательно?
— А иначе и работать в розыске нет смысла. Чувствовать боль другого человека необходимо. Профессия у нас такая. Да, именно: как у врачей. Конечно, может быть, кто-то считает по-другому. Но что касается лично меня, то, если бы я не пропускал чужую боль сквозь собственную душу, то, наверное, никогда бы не смог стать тем, кто есть сейчас. И дело здесь совсем не в званиях и должностях. А в том, что без этого просто-напросто невозможно стать сыщиком. Даже самым простым.

Беседовал Олег Богачев