На этот год, как я уже писал в Слове редактора, приходится двухсотая годовщина Отечественной войны 1812 года против наполеоновских захватчиков. 22 июня — очередная годовщина начала Великой Отечественной войны нашего народа против фашистских захватчиков. Она сделала практически незаметной другую, аналогичную дату 200-летней давности, приходящуюся на 24 июня. А напрасно. Сходство между Отечественными войнами ХIХ и ХХ века имела место не только в названиях. Дело в их сути.
Точно известно, что больше половины Великой армии, с которой Наполеон двинулся в Россию, составляли не французы. Из них самыми многочисленными были немцы, ими было укомплектовано почти все правое крыло, наступавшее в Западной Белоруссии, где на 80 тысяч можно было с трудом насчитать сотню французов — в основном генералов, да советников. А на 300 французских батальонов пехоты Великая армия имела 304 аналогичных формирований из разных стран Европы; а на 38 тысяч французской конницы — 42 тысячи кавалеристов из прочих держав. Думайте теперь, чьи же эти батальоны были.
По разным источникам, в 1941–45 гг. Франция отправила в Великую армию Гитлера на советско-германский фронт от 140 до 180 тысяч добровольцев, почти 20 дивизий. При этом с июля 1940-го по май 1945-го на стороне антигитлеровской коалиции французов погибло 45 тысяч. По другую линии фронта — как минимум 83 тысячи. Отличившаяся в Северной Африке 90-я легкая пехотная дивизия корпуса Роммеля была укомплектована, главным образом, солдатами французского иностранного легиона. Французский батальон СС из дивизии «Карл Великий» вместе с латышами из 15-й пехотной дивизии СС защищал Рейхстаг, когда сами немцы оттуда уже удрали. Последним гитлеровским солдатом, получившим «Рыцарский крест» за храбрость 29 апреля 1945 года в имперской канцелярии в Берлине, был французский доброволец-эсэсовец Эжен Вало… Но это так, информация к размышлению.
С ледяной тоской, драпая из-под Москвы зимой 1941–42 гг., потомки гордых галлов наверное вспоминали судьбу своих не менее гордых предков, добравшихся вместе с Наполеоном до Москвы. Нравы французов и их союзников, в числе которых было много предков будущих гитлеровских «белокурых бестий» поражали. «Хрестоматийный» пример времен наполеоновского похода на Москву — превращенные в стойла и нужники храмы и дворцы, где «носители цивилизации» и их лошади справляли нужду. Позже, владельцы дворцов, где квартировали блестящие шевалье и их четвероногие друзья, вернувшись и втянув воздух ноздрями, жить в них отказывались и отдавали свои имения под общественные заведения. Именно поэтому в Москве при «ужасном царизме» ночлежки и больницы для простых людей располагались в некоторых бывших дворцах.
В июне 1812-го, как и в июне 1941, фортуна была благосклонна для захватчиков. Под наполеоновскими знаменами по русской земле на Восток гордо шагала вся тогдашняя цивилизованная Европа: французы, немцы, поляки, австрийцы, венгры, испанцы… Всех не перечислишь. Носители прогресса и «двунадесяти языков» бодро маршировали по Смоленской дороге, по пути грабя, насилуя, убивая и сжигая все вокруг. И по этой же дороге спустя несколько месяцев они убегали назад на родину лягушачьих деликатесов. Поскольку подходящих дворцов поблизости не было, превратившиеся в дезорганизованную и деморализованную толпу, познакомившиеся с «генералом Морозом», наполеоновцы справляли всякую нужду не раздеваясь. То есть прямо в штаны. Снять их и отойти в сторону, как вспоминали позже в мемуарах выжившие, было равнозначно смерти: смерти от мороза, казачьих сабель и крестьянских вил. Обессилевших и отстававших никто не ждал.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга. Впереди всех быстро топал сам император, потом короли, потом герцоги.
А еще по обочинам дороги прятались очень злые партизаны, дома которых были ограблены и сожжены наполеоновскими «цивилизаторами», искренне считавшими, что «мужик-варвар» должен быть счастлив уже лишь от встречи с представителями цивилизованной Европы. По прошествии нескольких месяцев, мягко говоря, плохо пахнущие, голодные шевалье-кавалеры были просто счастливы, увидев уцелевшие избы «варваров». Робко постучав в дверь, они жалобно канючили «Cher ami, кюшать…». И, как правило, «загадочная русская душа», несколько месяцев назад до нитки ограбленная этим же вонючим воинством, сжалившись, делилась с ним последними крохами хлеба. И давала возможность отогреться. Отъевшиеся и отогревшиеся «завоеватели» галантно представлялись «шевалье такой-то».
В буквальном переводе слово «шевалье» означает одновременно и кавалера и конника. Происходит оно от французского слова «конь» («le cheval»). В монархической Франции кавалеры, т. е. дворяне, вступали в битвы только на своих конях.
Сегодня для нас слово «шевалье» звучит достаточно красиво… А двести лет назад, для крестьян это слово зазвучало как синоним гнили и падали. Во-первых, драпавшие наполеоновцы питались павшими лошадьми. Во-вторых, крестьяне слышали это слово от пленников и французских солдат, которые, по их мнению, и сами себя называли швалью, в смысле «шушера», «сброд». Простой крестьянин, которому проникнувшийся западными «философиями» и прекрасно изъяснявшийся по-французски, зато с трудом говоривший по-русски, барин годами втолковывал, что он хам и варвар, ставя в пример цивилизованных французов, адептов «свободы, равенства и братства», теперь видел их воочию. И даже нюхал.
Даже приблизительную цифру завоевателей, разбредшихся по городам и весям необъятной Российской империи, умильно выпрашивая милостыню и ночлег, царские власти не знали. Поэтому с января 1813 года в газетах стали появляться объявления на итальянском и французском языках с просьбой прибыть на сборные пункты. В основном они относились не к официально зарегистрированным пленным, размещавшимся в лагерях в Ярославле, Костроме, Калуге, Саратове, Вологде, Орле, Туле и на Урале, а к тем, кто во время бегства Великой армии остался в деревнях.
По данным филологов и авторов словарей русского языка, начиная со знаменитого В. И. Даля: «Слово «шаромыжник» или «шеромыга» появилось в русском языке благодаря голодным наполеоновским солдатам, которые, отступая, вынуждены были просить милостыню у крестьян, и обращались к русским мужикам со словами «шер ами» — дорогой друг.
Сегодня «шаромыжник» — это подозрительный индивид, скорее всего жулик, от которого надо держаться подальше и внимательно следить за своим добром. А тогда оно обозначало всего лишь человека замерзшего и оборванного вида, который чего-то у тебя просит, начиная словами «шер ами». Видимо все же не случайно закутавшись в теплую шубу Наполеон бросил свою армию и с небольшим отрядом убежал в Париж, как только понял, что толпа шерамыжников — не армия.
Слово «шаромыжник», относилось и к тем наполеоновцам, кто попал в плен, разъезжая по русским селениям в поисках провианта. Французские фуражирные команды поначалу культурно «покупали» скот и провизию за фальшивые рубли. А потом просто стали грабить. Видимо, когда поняли, что местное население не такое культурное, как они сами. Француз, как и гитлеровец, входя в дом, сначала ласково говорил хозяину «cher ami», а потом требовал: «яйки, млеко, шпэк». После чего, кроме сала, яиц, хлеба и молока, забирал все, что ему хотелось. Такая практика, понятно, вызвала взрыв возмущения у крестьян, вылившийся в партизанскую войну. Тогда-то и появились первые пленные шаромыжники. Часть их отправляли в тыл, других распределяли по дворам в качестве бесплатной рабочей силы — восстанавливать сожженное и разрушенное. Чуть позже нашлись предприимчивые барышники, решившие сделать бизнес на живом товаре. Сначала «мусье» шел за полтину. Вскоре цена подскочила вдвое. Из писем военнопленных известно, что некоторые помещики, купив «мусье» за рубль, записывали их в крепостные. Дело того стоило. В довоенное время хороший француз-гувернер стоил тысячу рублей в год. А тут вдруг толпы «гувернеров», готовых за ночлег и еду учить кого угодно и чему угодно. Нетрудно догадаться, как и чему учили подрастающих русскоязычных интеллигентов подобные «гувернеры».
Точное число погибших и пленных наполеоновских солдат и офицеров неизвестно. На 1 января 1813 года, по данным Министерства юстиции Российской империи, в стране только пленных насчитывалось более 216 тыс.: около 150 тыс. в лагерях и 50–60 тыс. шерамыжников, нашедших приют у населения. К середине 1814 года примерно 60 тыс. из них приняли русское подданство. Постепенно они женились на местных красавицах, создавали целые древни на Витебщине и Смоленщине, многие оставались жить в городах. Последним «шерамыжником» Российской империи был «последний ветеран Великой армии» Жан-Батист Савен, принявший после войны российское гражданство и умерший в 1894 году в Саратове в возрасте 126 лет. В похоронах, носивших общегородской характер, участвовали командующий округом, градоначальник и губернатор.
Долгожителем оказался, шеромыжник.
В.Васильев
