№104 от 20 сентября 2013 На главную
300 лет борьбы с государственными ворами в России

В этом году исполняется три века с момента объявления Петром I беспощадной борьбы с казнокрадством. Именно он приравнял воровство государственных денег к измене. Однако следует признать: на этом поприще успехи у наших властей более чем скромные.

«Сие преступление вяще измены…»
Время Петра I — переломная эпоха во многих смыслах, в том числе и для сыска: тогда произошло резкое расширение рамок преступлений, которые мы называем государственными. Еще в 1713 году царь провозгласил на всю страну: «Сказать во всем государстве и дабы неведением нихто не отговаривался, что все преступники и повредители интересов государственных… таких без всякие пощады казнить смертию…».
Однако десять лет спустя Петр I разделил все преступления на «партикулярные», то есть частные и государственные, к которым отнесли «все то, что вред и убыток государству приключить может», в том числе и все служебные проступки чиновников. Царь, понявший гибельность чиновничьего воровства для государства российского, был убежден в том, что чиновник-преступник наносит государству ущерб даже больший, чем воин, изменивший государю на поле боя и прямо заявлял: «Сие преступление вяще измены, ибо, о измене уведав, остерегутца, а от сей не всякой остережется…». Государь указал без всякого снисхождения, что такой чиновник подлежал смертной казни «яко нарушитель государственных праф и своей должности». Строго говоря, в петровское время государственным преступлением стало считаться все, что совершалось вопреки законам. В законодательстве возник обобщенный тип «врага царя и Отечества» — «преслушник указов и положенных законов». И для «ока государева» не было большой разницы между князем Гагариным, четвертованным за воровство и каким-нибудь забуббенным Ивашкой, прошедшейся на государыню «по матери».
Как и водится, и современность тому подтверждение, тогдашние «сыскари» начали вести розыск лиц, кто «замыслил худое против государя».
Существовало стойкое убеждение, что с помощью магии, порчи, приворота, сглаза можно «испортить» государя, произвести «сквернение» его души. Люди искренне верили, что Екатерина I с А. Д. Меншиковым Петра I «кореньем обвели», что сам Меншиков «мог узнавать мысли человека», а что мать Алексея Разумовского — старуха Разумиха — «ведьма кривая», «приворотила» Елизавету Петровну к своему сыну.

Сесть на измену
Измена считалась не только тяжким государственным преступлением, но и страшным грехом. Изменника ставили на одну доску с убийцей, богоотступником, он подлежал церковному проклятью. Само слово «изменник» являлось запретным. Обозвать верноподданного изменником значило оскорбить его и заподозрить в измене. Понятие «измена» возникло в период образования Московского государства, когда все служилые люди перестали быть «вольными слугами», а сделались «государевыми холопами» и стали давать клятву Великому князю Московскому в том, что не будут переходить на службу к другим владетелям. Нарушение такой клятвы и стало называться «изменой». Сам переход границы был преступлением. Заграница была «нечистым», «поганым» пространством, где жили «магометане, паписты и люторы», одинаково враждебные единственному истинно христианскому государству — «Святой Руси».

Русский бунт бессмысленный и беспощадный
Бунт — тяжкое государственное преступление — был тесно связан с изменой. «Бунт» понимался как «возмущение», мятеж с целью свержения существующей власти. Наказания за бунт следовали самые суровые. В 1698 году казнили около двух тысяч стрельцов по единственной резолюции Петра I: «А смерти они достойны и за одну противность, что забунтовали…». «Бунтовщиками» считались не только стрельцы 1698 года, но и восставшие в 1705 году астраханцы, а также Кондратий Булавин и его сообщники в 1707–1708 годы, Мазепа с казаками в 1708 году. Разумеется, несомненным бунтовщиком был и Емельян Пугачев в 1774–1775 годах. «Бунт» понимался не только как вооруженное выступление или призыв к нему в любой форме, но как всякое, даже пассивное, сопротивление властям, несогласие с их действиями, «упрямство», «самовольство». Само слово «бунт» было таким же запретным, как и слово «измена». Сказавшего это слово обязательно арестовывали и допрашивали.
Очень часто в приговорах понятие «бунт» соседствовало с понятиями «скоп», «заговор» то что нынче мы называем организованной преступной группировкой. Власть рассматривала всякое добровольное объединение людей не иначе как преступный «скоп и заговор», поэтому она крайне недоброжелательно относилась ко всяким собраниям, депутациям и другим коллективным действиям, будь то старообрядческие моления при Петре I, мужские попойки «конфидентов» при Анне Иоанновне, светская болтовня в салоне женщин при Елизавете Петровне или ритуальные собрания масонских лож при Екатерине II. Но были и удивительнее события начала 1730 года в Москве, когда во время междуцарствия сотни дворян собирались в разных домах и свободно обсуждали проекты реформ, спорили о будущем устройстве России. Чем дело закончилось? Это редчайшее явление русской политической жизни, участники которого, согласно нормам законодательства, были все поголовно государственными преступниками. Закон категорически запрещал также любые попытки организовывать и подавать властям коллективные челобитные, независимо от их содержания, «а ежели какая кому нужда бить челом, то позволяется каждому о себе и о своих обидах бить челом, а не обще». Вчитайтесь в наше современное законодательство, многое чего отыщете из тех времен.

Кабы я была царица…
Список преступлений по рубрике «скоп и заговор» с целью захвата власти нужно пополнить и перечнем успешно осуществленных заговоров. Речь идет заговоре цесаревны Елизаветы Петровны и гвардейцев, вылившийся в переворот 25 ноября 1741 года и свержение императора Ивана Антоновича, а также о заговоре императрицы Екатерины Алексеевны и Орловых, который привел в июне 1762 года к свержению Петра III. Наконец, нужно упомянуть заговор, закончившийся убийством Павла I.
Никто, естественно, эти заговоры не расследовал, хотя два царя были убиты сразу, а один через десятилетие при попытке освобождения. Тяжким грехом на Руси было самозванство. Его не знали в России до начала XVII века. В эту эпоху оно принесло неисчислимые беды стране, стало символом разрушения установленного Богом порядка, проявлением зла, беззакония и хаоса. К началу XVIII века казалось, что время самозванцев навсегда миновало, однако этот век принес такое их количество, какого не знало предыдущее столетие. Несколько самозванцев появилось уже при Петре I и сразу же после его смерти. В 1730–1750-х годах было выловлено восемь самозванцев, а в 1760–1780-е годы число «Петров Федоровичей» точно даже не подсчитали — около десятка. Последний лже-Петр III был выловлен в 1797 году.
В 1739 году некий тамбовский крестьянин, сидя с товарищами в кабаке, возмущался многочисленностью и безнаказанностью воров и убийц и при этом сказал: «Вот, ныне воров ловят и отводят к воеводе, а воевода их освобождает, кабы я был царь, то бы я всех воров перевешал». Эти слова и привели его в Тайную канцелярию. Словом, плохо пришлось бы трем девицам из пушкинской сказки, мечтавшим вслух: «Кабы я была царица…», если бы их подслушал не царь Салтан, а кто-нибудь другой.

Тайна имени
Рассуждать о происхождении российских монархов нельзя было без риска остаться без языка или оказаться в Сибири. А между тем народ в своих рассказах изображал крайне неприличную картину происхождения своих правителей. «Роды царские пошли неистовые, — рассуждал в 1723 году тобольский крестьянин Яков Солнышков, — царевна де Софья Алексеевна, которая царствовала, была блудница и жила блудно с бояры, да и другая царевна, сестра ее жила блудно… и государь-де царь Петр Алексеевич такой же блудник, сжился с блудницею, с простою шведкою, блудным грехом, да ее-де за себя и взял, и мы-де за таково государя Богу не молимся…». Цари, понятное дело, тоже люди, но… Из уст в уста передавались легенды о том, как немецкого мальчика из Кокуя подменили на девочку, которая родилась у царицы Натальи Кирилловны, и из этого немецкого мальчика вырос Петр I. Естественно, толпе не нравилось, что императрица Екатерина I вышла в люди из портомой, что «не прямая царица-наложница». Петр II был плох тем, что родился от «некрещеной девки», «шведки», что «до закона прижит», да еще и появился на свет с зубами. Об Анне Иоанновне ходили слухи, что ее настоящий отец — немец-учитель и что вообще она — «Анютка-поганка». Об Елизавете Петровне говорили одно и то же лет сорок: «выблядок», «прижита до закона», что ей «не подлежит… на царстве сидеть — она-де не природная и незаконная государыня…». Не успел родиться в 1754 году цесаревич Павел Петрович, как и о нем уже говорили, что он «выблядок».
Земной облик и личная жизнь монарха была темой запретной для разговоров и приводила тысячи людей, которые ее касались, в застенок. Знакомство с делами политического сыска создает впечатление, что подданным было запрещено обращать внимание на возраст, пол, физические недостатки, болезни государя. Частная, а тем более интимная жизнь, и вообще всякие сведения о человеческой природе помазанника Божьего были для подданных под строжайшим запретом, являлись табу. Рассуждать о возрасте правящего государя, об естественных пределах, которые кладет небесный Бог жизни Бога земного, — значило совершать государственное преступление. Если люди касались темы неизбежной в будущем кончины самодержца, в этом видели намек на покушение. Так что нам еще повезло в этом плане.

Проголосовать за эту статью: