Недавно мы отметили 70-летие полного освобождения Ленинграда от блокады немецко-фашистскими войсками. У меня есть простой вопрос к мужчинам Германии, Финляндии, Австрии и даже Израиля: «Как вы могли допустить, чтобы в многомиллионном городе умирали дети, женщины, старики и просто горожане от голода и холода? Как вы, потомки Гейне и Маркса, надругались над своей совестью, над своей верой и своим обликом, чтобы равнодушно смотреть на муки и горе своих братьев и сестер во Христе? И нет мне ответа. О том, как переживали жители Ленинграда эти страшные дни, рассказывает Лидия Федоровна Пигарева. Теперь её можно считать коренной жительницей города Раменское.

— Лидия Федоровна, в Вашей судьбе и памяти что важнее — Ленинград или Питер?
— Для меня и моих друзей, тех, которые пережили страшные годы блокады, навсегда остался город Ленинград. Вы помните строки Джамбула: «Ленинградцы — дети мои!» Я коренная, потомственная ленинградка. Родилась в 1930 году на Выборгской стороне, где располагался знаменитый завод «Арсена». Среди моих родственников значится и знаменитый граф Алексей Игнатьев, тот самый, который будучи военным атташе в Париже в 1917 году вернул немалые деньги Советской России и получил звание генерал-лейтенанта Красной армии. Мой папа был партийным работником. Но в 1937 году, после убийства Сергея Кирова, был расстрелян. И нас, как членов семьи репрессированных, было такое понятие в это страшное время, выслали из Ленинграда в далекий Казахстан. Прошел год, папу реабилитировали, мама вернулась в Ленинград, а следом вместе с бабушкой вернулась и я. И с 1938 по 1941 год я училась в школе в родном Ленинграде. Это было для меня замечательное время: Ленинград был центром культуры, который создавал новую культуру. Я до сих пор чувствую на себе дыхание тех лет. Я по родству и духу — петербурженка и ленинградка. И мы — целое поколение, которое пережило много горьких дней, но не сломились, не легли под гитлеровский сапог.
Хорошо помню 22 июня 1941 года — первый день войны. Мне было 11 лет. Ничего необычного в городе не произошло: люди были готовы к войне. Все было обыденно. Мама работала на заводе киноаппаратуры. Работали кинотеатры, я очень любила ходить в кино, так же поступали и мои подружки по школе. Впрочем, так поступали ленинградцы. Наверное, это была тоска по счастливой жизни.
А с 8 сентября в городе все изменилось. В этот день замкнулось кольцо блокады. Я помню, как горели Бадаевские склады. Было страшно смотреть на клубы дыма, на растекающийся по улицам расплавленный сахар. Глупость это или измена, это дело на совести властей. Но с этого дня в городе начались проблемы: отключили электричество, следом водопровод, престали ходить трамваи. В тот момент началось самое страшное — уничтожение населения одного из лучших городов мира — Ленинграда. И любая бомба, любой снаряд гитлеровской артиллерии мог убить. В голове у меня иногда крутилось: «Зачем фашистские летчики бомбят нас, детей?»
Мама и бабушка хотели отправить меня, как тогда говорили, на «Большую землю» из осажденного Ленинграда. Случилось так, что я не поехала, а судно, где мне было предоставлено место, было уничтожено гитлеровской авиацией.
Я осталась в городе. В нашей квартире мама поставила «буржуйку». На заводе, где работала мама, было подсобное хозяйство. Когда немецкие войска подходили к Ленинграду, было приняло решение — скот уничтожить, а мясо раздать рабочим. И это спасло нашу семью.
В эти дни смерть стала обыденным явлением. Мое детское восприятие было особенным: иногда по дороге мне попадалось несколько трупов умерших от голода людей. Такова была жизнь. В той жизни было многое: были подонки, которые умудрялись наживать состояния на беде и горе жителей. Но их было мало. Остальные предпочитали смерть, чем сдачу врагу. Поэтому на всякие вопросы и опросы о том, что лучше бы ленинградцы сдались, чем терпели такие муки, я скажу так: «Ленинградцы сказали свое слово тем, что выстояли и победили».
Начался голод. Я ходила в «хлебную» очередь получать паек. Я приносила его домой, и мы жарили его на нашей печурке. Не знаю как, но мы пекли лепешки из горчицы и кофе. Это был жуткий продукт. Еще долго после войны не могла переносить кофейный запах. Мне приходилось отстаивать долгие утомительные очереди за хлебом, теми 125 граммами, которые были положены иждивенцам. Мама, как работающая, получала 250 грамм. Хлеб я приносила домой, и вечером мы все вместе садились к железной печке и жарили ломтики хлеба. У нас была прекрасная мебель — пришлось все сжечь.
Зима 1941–42 года была самой страшной для жителей осажденного Ленинграда. Тела мертвых жителей можно было увидеть повсюду: в подъездах домов, на улицах. Многие были обезображены, случались факты людоедства. Первыми умирали мужчины. Но страха при виде умерших, я не испытывала. Это была повседневность.
Дом, где располагалась наша квартира, стоял напротив штаба армии. Его часто бомбили, но нам повезло. Дом уцелел. Другие дома после бомбежки «зажигалками» горели много дней — их никто не тушил. Теперь на месте разрушенных домов разбиты скверы. Это правильно.
15 марта 1942 года я, мама и бабушка эвакуировались из осажденного города через Ладогу по дороге жизнь. Уже стояла весна, лед под лучами солнца таял. На наших глазах под лед ушла машина с людьми. Это было жуткое зрелище. Но придти на помощь несчастным мы не могли — не было сил.
Нас определили на место жительства в Казахстан. Когда ехали в железнодорожных теплушках, в городе Александров у меня на руках умерла бабушка. Нам удалось похоронить ее в отдельной могиле. Немало там и братских могил. Была еще одна беда — голодные люди не могли сдержать себя, когда их начинали кормить на станциях. Было немало и от этого смертей.
Встретили нас хорошо. Нам выделили жилплощадь, мы смогли прийти в себя. А в 1947 году я смогла вернуться в родной Ленинград. Подъезжая к городу, увидела срубленные снарядами верхушки деревьев.
Мамина родственница проживала в Москве. Она предложила нам с мамой не возвращаться в Ленинград, чтобы не бередить сердце и душу печальными воспоминаниями. И мы согласились. Так я оказалась в городе Раменское. С ним и связала свою судьбу.
Я счастлива. У меня вырос прекрасный сын. У меня три внука и три правнука.
Нас, детей блокадного Ленинграда, в области чуть больше 1600 человек. Два года назад ассоциация жителей блокадного Ленинграда насчитывала 3000 членов. Время и болезни берут свое, но мы не сдаемся. Поддерживаем друг друга, помогаем в беде. Ведь мы ленинградцы не только по месту рождения, но и по духу.
Желаю всем, чтобы больше никому не пришлось пережить подобной трагедии. Чтобы всегда над головой было мирное небо, чтобы могли смеяться дети, могли расти и учиться. Но забывать о тех, кто вопреки всему жил и боролся за свой город — нельзя. Память о героях тех далеких дней — священна!