Двадцать лет назад началась первая чеченская война. В народной памяти она оставила непростой след. Были на этой войне свои герои, было немало предательства и подлости. Многие не понимали ее причин, не думали, что такое могло случиться. Но она случилась, жестокая, беспощадная мясорубка. События сегодняшнего дня в Донецке и Луганске подтверждают — нам нужно держать порох сухим.

О первой Чеченской войны, ее героях и врагах России, рассказывает в своей книге участник боевых действий на Северном Кавказе Александр Коршунов.
Родился в 1954 году. Подполковник запаса. Окончил Саратовское высшее военное командное краснознаменное училище внутренних войск имени Ф. Э. Дзержинского МВД СССР. Служил во внутренних войсках с 1972 по 2004 год. Участвовал в ликвидации осетино-ингушского конфликта, воевал в Чеченской республике в 1994–96 и в 2000—2003 гг. Награжден орденом «За военные заслуги» и медалью «За отвагу».
Проживает в городе Раменское.

Это не мемуары. До них я не дорос ни должностью, ни званием. Их пишут, как правило, генералы и маршалы. Они предполагают точное изложение, подробный анализ событий и фактов. Здесь же точность весьма приблизительна, многих дат я просто не помню. Однажды, вспоминая свою службу в войсках, я вдруг неожиданно для себя обнаружил, что стал забывать имена и фамилии людей, с кем вместе служил и воевал. Случайно попалась на глаза толстая тетрадь, и я решил записать в нее свои воспоминания, вовсе не претендуя на «художественность». Как кочевник, едет на лошади по степи и поет о том, что видит вокруг, так и я — что вспомнил, то и записал, без сочинений. Так, в общем-то, спонтанно получилась эта книга.
Наверное, я имею право назвать себя потомственным офицером. Все же «служака» в третьем поколении, начиная с деда. Насчет прадедов не знаю, если они и служили царю-батюшке, то разве что солдатами. Сословие не то. Род наш крестьянский из Тверской губернии — какие уж тут золотые погоны. Только при Советской власти мой дед Дмитрий Иванович Коршунов — батрак, деревенский комсомолец Митька Верин (так звали его в деревне по имени матери) в 1927 году призвался в Красную Армию. Там вступил в партию, остался на сверхсрочную службу, потом окончил курсы политруков и получил по два «кубаря» в петлицы. Из шести его братьев, двое тоже были красными командирами. Ну, а начиная с Финской, а потом Великой Отечественной войны, на фронт ушли все. В память одного из них, комполка Александра Ивановича Коршунова, погибшего в 1941 году под Смоленском, меня и назвали Александром.
Дед встретил войну на Западной Украине под городом Ровно старшим политруком, комиссаром 2 батальона 777-го стрелкового полка 227 стрелковой дивизии. Выходил с боями из окружения в Киевском котле вместе с Баграмяном. В сорок втором, под Харьковом, был тяжело ранен. Потом воевал на Ленинградском фронте. Войну закончил в Прибалтике, под Ригой, подполковником, заместителем командира 62-го гвардейского Гнезненского Краснознаменного, ордена Суворова механизированного полка. Награжден орденом Боевого Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды и многими медалями. Кстати 62-й мехполк после войны был преобразован в известный по Чечне 245-й гвардейский мотострелковый полк, с которым мы не раз воевали бок о бок.
Мой отец, Виктор Дмитриевич Коршунов, в тринадцать лет стал красноармейцем комендантского взвода в блокадном Ленинграде. Конечно же, это дед спасал сына от голода, но не от пули. Мальчишка наравне со взрослыми бойцами нес нелегкую патрульную службу, ходил на боевые операции. И лишь одна была скидка на возраст — кусочек сахара вместо махорки. После войны закончил зенитно-артиллерийское училище в Житомире, стал офицером-ракетчиком. Прослужил в войсках ПВО страны более 25 лет, в уральской тайге, на ракетных точках. Уволился из армии в звании майора.
Дядя — Сергей Васильевич, офицер внутренних войск, «энкавэдэшник». В сорок втором ускоренный выпуск Саратовского училища и в Сталинград. Потом прошел с боями до Западной Украины, где до сорок восьмого года воевал с бандеровцами. Подполковник, начальник штаба части ракетных войск стратегического назначения, прослужил в армии 27 лет.
Если к их службе добавить мои 32 года, то только мы четверо прослужили России почти 110 лет, хотя до высоких чинов-званий и не дослужились.
Впрочем, мальчишкой я вовсе не собирался идти по их стопам в армию. Мои юношеские мечты были обращены к профессии моряка дальнего плавания, поскольку вырос я в солнечной Феодосии на берегу Черного моря. Окончив школу, я поехал поступать в Херсонскую мореходку. Романтики полные штаны, «намочите мне тельняшку — жить без моря не могу». Но на комиссии меня определили на радиотехнический факультет, а мне хотелось на судоводительский. В общем, моряка из меня не получилось.
Тут дед, отец и дядька взяли неразумное чадо в оборот и направили на путь истинный в соответствии с семейной традицией. Так я стал курсантом Саратовского высшего военного командного училища внутренних войск МВД СССР, того самого, которое закончил в 42 году дядя Сергей.
После выпуска попал служить в Сибирскую тайгу в Приангарье:
— «Там, где речка, речка Бирюса, ломая лед, шумит-поет на голоса…».
В тех краях я прослужил четырнадцать лет, вместо десяти положенных, а потом все же перевели меня в более «теплые» края, на Северный Кавказ в город Нальчик, а точнее в крошечный горный поселок, недалеко от Нальчика. В Сибири считали эти места курортом, но к тому времени, с развалом Союза, теплые курорты быстро превратились в «горячие точки» — так стали именовать места вооруженных конфликтов. Глобальное политическое потепление в стране вызвало перегрев в головах местных князей и князьков всяческого калибра, и Кавказ запылал в лихорадочных дележках власти. Тбилиси, Баку, Сумгаит, Степанакерт, потом Абхазия, Осетия с Ингушетией, и Чечня.
Не обошло стороной и Нальчик. В 1991 году некий «Конгресс горских народов Кавказа» устроил митинг на площади перед домом правительства Кабардино-Балкарии, который быстро перерос в беспорядки, да еще и со стрельбой. Местная милиция разбежалась, да им как-то и неудобно — вдруг ненароком родственника дубинкой по хребту огреешь. И только прибывшие на усиление внутренние войска сдержали толпу и не допустили захвата здания. А ведь в руках нападавших были не только палки и железная арматура, но и стволы.
Национальным героем Кабарды стал тогда лейтенант милиции Шхагошев. Обезвреживая вооруженного гранатой преступника, он потерял кисти рук. Вся республика собирала деньги ему на протезы. А вот про то, что в республиканской больнице с тяжелыми травмами и ранениями лежало четырнадцать солдат из дивизии ВВ имени Дзержинского, пресса, как всегда, скромно умолчала.
Вот в таком теплом климате в октябре 1992 года была создана наша восьмая бригада оперативного назначения (сокращенно 8 БРОН), в формировании и становлении которой, я участвовал с первых дней и прослужил до ее расформирования.
По меркам внутренних войск, она создавалась, как весьма увесистый кулак для противодействия экстремизму и вооруженному терроризму в регионе. Разместили бригаду на базе расформированной части стратегических ракетных войск в бывшем закрытом гарнизоне Нальчик-20.
Военную тайну не выдам, если перечислю штат бригады в те годы. В ее составе: батальон на боевых машинах десанта, два батальона на БТР-80, танковый батальон (ПТ-76), зенитно-артиллерийский дивизион (ЗУ-23-2, СПГ-9, 82-мм минометы), специальные милицейский и стрелковый батальоны, ремонтный батальон. Позже в состав бригады включили отдельный усиленный батальон 101-й грозненской бригады, который по численности и огневой мощи был равен двум нашим линейным батальонам.
Да плюс еще отдельные рот ы: спецназа, разведки, снайперов, саперов, комендантской службы, связи, авторота, взводы химзащиты и минно-розыскных собак. И тыловые подразделения материального обеспечения. Одной «брони» под две сотни единиц, да еще «колес» полный автопарк. В общем, сила немалая. Когда все это выстраивается в походную колонну, — аж дух захватывает.
С большим уважением вспоминаю нашего первого командира бригады. Полковник Андреевский Протоген Протогенович (позднее генерал). Про таких в войсках говорят — командир от бога. В считанные месяцы он создал не просто воинскую часть, а Бригаду с большой буквы. Уже через два-три месяца солдаты говорили:
— Восьмая БРОН — звучит гордо и крепко, как броня.
Да и слова «солдат» в обиходе почти не было, чаще звучало «боец» — как-то ближе по духу, по общему настрою. А ведь еще вчера на плацу стояло «сбродное войско» с краповыми, алыми, черными, голубыми погонами и эмблемами почти всех родов войск.
Основой, конечно, стали «вэвэшники» — нальчане, ангарцы, хабаровчане. А пополнение нам прислали «отборное» — из расформированных частей Министерства обороны. Тут махра-пехота и десантура, авиация и артиллерия, танкисты, связисты, автомобилисты. Нет разве что стройбата с желдорвойском.
Отбор, естественно, по принципу — «на боже, что мне негоже», кадры еще те. «Красная Армия» просто спихнула, пользуясь удобным случаем, в ВВ своих разгильдяев. Пока их везли эшелонами из Ленинградского и Московского округов, человек сорок просто сбежало по дороге. В то время дезертирство было обычным, даже модным явлением. Впрочем, вряд ли бригада лишилась своих лучших бойцов.
Оставшихся ждало в некотором роде разочарование. Парни думали, что на новом месте начнется та же казарменная рутина и показуха. Снова бесконечное мытье полов и подметание дорожек, изготовление «квадратных» сугробов и рытье канав «от столба и до вечера». Но, началось, как положено, с бани, а потом переодели всех в новую форму, да не в обычную. Камуфляж, тельняшка, «берцы», береты! Тогда это было круто. Затрепанные шинельки, и застиранное до белизны х/б пустили на подменку, а то и на тряпки. Переводимых в чужое ведомство солдат, армейские отцы-командиры нарядили в списанные обноски. Войско, переодевшись в обновки, да после баньки с парилкой, сразу приободрилось, повеселело.
(Продолжение следует)